-----

Отредактировано Старый Ёж (2009-04-09 14:32:03)

задумано было 4 части - дела торговые, дела заморские (эти первые части изданы питерским изд. 'крылов'), дела военные (которые здесь 'висят'), и последня часть 'НЕ У ДЕЛ', в которой пока написаны лишь 3 главы. как допишу - повешу здесь:-)

не самый весёлый рассказ... м-дааа... но... написано, куда от этого денешься.

ПОСЛЕДНЕЕ

– Это всё, что я могу сделать?
– ПОСЛЕДНЕЕ, что ты можешь сделать.
Возникла пауза на три сигаретные затяжки.
– Мне потребуется три дня. – Солидный мужчина до конца не уверен. Он покусывает губы, нервно стряхивает пепел с дорогой сигары, смотрит в грязноватое окно во всю стенку.
На улице, возле двух дорогих иномарок – его люди. Он почти физически ощущает их недоумение, – какого рожна припёрлись в эту вшивую придорожную забегаловку на выезде из города?
Города, половина которого принадлежит ему...
Их недоумение постепенно гасится интересом. На автостоянке, предназначенной для дальнобойщиков, почти пустой в этот ранний час, стоит чоппер. Они не могут понять – похож на BMV, но какой модели и года? Им ближе знакомы раскрученные марки – харлей, кавасаки «вулкан», virago-мегера… Наконец, один из них понимает – переделанный Урал-Волк. Впрочем, от Волка остался один движок, и тот претерпел изменения. Доработаны и установлены поршни от классической ВАЗовской «девятки», от чего 750 заводских кубов превратились в 825 – всё-таки 4 лишних силы! Самопал, но что-то в нём есть. Рама, сваренная и гнутая по собственным, индивидуальным чертежам, увеличиная колёсная база, большой угол передней вилки, руль – рога, турник, бак – капля, ни грамма пластика, так называемая «голая сила», хром и чернь.
– Не думал, что именно так придётся возвращать тебе... услугу.
– Устал ждать?
– Сколько лет прошло... Приличный срок. Мог и забыть. – Солидный мужчина усмехается.
– Но не забыл. – Просто констатирует его собеседник.
– Нет. – От улыбки не остаётся и следа. Хищный взгляд тяжело упирается в собеседника.
Тот невозмутим. Эти, чуть раскосые желтоватые глаза могут многих заставить умолкнуть на полуслове. Но не его...

***
...Старлей не скулил. Хрип, изредка рвавший его горло, лишь идиот мог принять за скулёж. Сержант посмотрел на него, раздумывая – выживет или нет. Не было ни злобы, ни отчаяния. При любом исходе он его здесь не оставит. Как и тех троих, лежащих в ста метрах позади.
Сержант достал последний шприц, повертел его в пальцах. Сухо сплюнул, очищая рот от пыли, песка и мелкой каменной крошки, в изобилии покрывающей всё вокруг.
– Ещё не время. – Спрятал шприц в нагрудный карман и не спеша пошёл назад, поправив повязку на голове.
В момент того взрыва его швырнуло на камни, и он сильно приложился затылком. Теперь там нудно ныла тупая боль...
Так он их и тащил. По сто метров. Всех четверых. По одному. Почти четыре часа. Дотащит, оставит, переведёт дыхание, и – за другим. Четыре долгих часа. Две с половиной сотни минут раздумий и сомнений – он ведь понимал, знал, с самого начала знал – выживут не все. Стоило принять одно решение, и времени для тех, способных выжить, у него было бы больше. Да и двигался бы он быстрее, увеличивая шансы...
Он пытался считать отрезки – первые сто метров, вторые сто метров, третьи... Потом сбился. Машинально, на упрямстве и злобе взваливал кого-нибудь на спину и тупо переставлял ноги, – один шаг, два, пять, пятьдесят, – в сторону заката. Туда, откуда они пришли чуть более суток назад. Очередная сотня пройдена. Теперь аккуратно положить тело, и вернуться за другим. И так – пока все не будут здесь. Потом минутный отдых. И снова – одни шаг, второй, третий...
Воды хватало. Вот в чём повезло, если уместно говорить о везении, так только в этом. Две полных фляжки. Сам он не пил. Терпел до последнего. Иногда прикладывал фляжку к губам одного из них, и сглатывал бедную слюну, видя, как ходит кадык раненого...
На очередной остановке, вытащив сигарету из мятой пачки «Кэмела» (выменял пару дней назад в соседнем с частью кишлаке на банку говяжьей тушенки, получив в придачу пару беломорин, забитых травкой), с безразличием подумал-осознал – не дотащит... Живыми... Не всех.
Последний шприц с обезболивающим, бережно хранимый для себя, – не панацея. Жизнь не вернёт. Но облегчить уход кому-то из них – способен.
Кому? Как выбрать? И что потом? Оставить здесь, завалив камнями?
– Я вот о чём думаю...
Вряд ли кто из них слышал его. Старлей иногда хрипит. Молодой, и года не отслуживший, в беспамятстве бредит, несёт какую-то химическую чепуху (студент хим. факультета?) Двое других без сознания. О том, что в них ещё теплится жизнь, говорит прерывистое дыхание и судороги, иногда пробегающие по телу. Этим он пить не давал. Лишь когда они приходили в себя, мокрым грязным бинтом смачивал губы. Ранение в живот – самое скверное, что может случиться, не считая, конечно, самой смерти. Заскорузлые от крови и грязи перевязки: куски ткани, сложенные в четверть, схваченные обрывками бинтов, давно пора заменить...
– Думаю, что разница в системе воздушного охлаждения между тем же «харлеем» и нашим Уралом, будет в пользу последнего... А вообще, здорово бы сейчас оказаться где-нибудь на трассе в центральной полосе России... Выжать ручку до отказа и мчаться... Никуда. Просто ехать и ехать... Лишь бы дождя не было. А то, знаете, без переднего крыла хреново в дождь... А крыло ставить... Какой же это, на хрен, тогда чоппер, блядь... Так, хрень двухколёсная...

***
...Врач возвращается в кабинет минут через пятнадцать. В очках, не молод, недельная небритость аккуратно очерчивает намёк на модную эспаньолку...
Сколько раз они встречались за последние лет шесть – десять, двенадцать?...
Он всегда приходил лишь к ЭТОМУ врачу. Когда чувствовал, что всё, необходимо, мчался из любого города...
– Уверен, уговаривать тебя бесполезно. – Скорее подтверждает факт, нежели спрашивает врач.
– Вы же знаете, я слишком дорожу собственными мозгами.
– Если бы дорожил, и не только мозгами, давно бы уже лежал на операционном столе! – Прорывается раздражение врача. – Сколько ты ещё протянешь на обезболивающих? А не ровён час, удар, и даже не сильный, и всё... О семье подумай.
– Какая семья? – Он пытается улыбнуться.
– Вот и говорю, подумай. Заведи женщину, пусть заботится о тебе. Родит...
– Заводят крыс, – с ноткой цинизма перебивает он. – Женщин вокруг меня и так хватает... Скажите, долго ещё?
Врач улыбается. Не казённо. Как-то спокойно и по домашнему.
– Ни один врач тебе этого не скажет. – Он снимает очки, молчит, близоруко щурясь в бумаги на столе. Вздыхает. – Она увеличилась. Теперь размером с крупный грецкий орех... Ещё тогда, лет шесть назад, когда ты буквально приполз ко мне, мучимый невыносимыми головными болями, я тебе сказал, в чём причина, и что делать... Ты не согласился. Да, ничего не изменилось... в твоём скверном характере... Следствие удара в области затылочной части черепа, знаешь ли, не проходит, как ты, наверное, наивно полагаешь. А лишь усугубляется со временем... Я тогда вообще не понимал, как ты живёшь...
– Как и сейчас, на обезболивающих...
– Знаю, знаю, – врач устало машет рукой. – Вот и живи... Как прежде катаешься по весям на своём байке?
– Без него не могу... без дороги, ветра...
– Н-д-а... Когда-то у меня тоже был Урал. С коляской. – Усмехается врач, подумав вдруг, что вот ведь как в жизни бывает: Урал тот давно уже, наверное, сгнил где-нибудь на свалке, а он, тоже уже давно, ездит в шикарном BMV... Но чувство дороги, радость от ветра в лицо, в его памяти неизменно связаны с Уралом...
Сжав плотнее губы, он твёрдым росчерком ставит подпись на рецепте...

Рецепт оплачен в ближайшей аптеке. Провизор с некоторым недоверием выдаёт сильнодействующее и дорогое средство. После с удивлением смотрит как мужчина в чёрной бандане, рассчитавшись мятыми купюрами, садится на странный мотоцикл, и не спеша трогает с места...

***
...уложив их рядышком, один к одному, он отвинтил пробку фляжки. Отмеряя по нескольку глотков, напоил старлея и молодого (для верности «химику» пальцами разжал челюсти). Другим – протёр влажной тряпкой губы. После сделал пару глотков сам.
Он не знал как долго и далеко предстоит идти. От места высадки до точки сутки назад они сжали путь, уложившись в полтора часа. Шли ходко, не смотря на тяжёлую «разгрузку». Быстро сменили «шестёрку», просидевшую на точке двое суток вместо положенных трёх. Чем вызвана такая замена и присутствие в их «шестёрке» старлея со странным жёстким взглядом – он не знал. Приказ был прост – добраться, сменить...

Точка – две продолговатые ямы, выкопанные под прямым углом друг к другу, и с внешней стороны чуть присыпаны, – располагалась под вершиной небольшой горы. Отсюда открывался хороший вид (особенно сквозь оптику) на перевал ниже вершины метров на семьдесят и в полутора километрах от подножия горы.
Два месяца спокойного существования точки оборвались в шесть двадцать сегодняшнего утра. Два «духа» умудрились всего лишь раз пальнуть с вершины из подствольного гранатомёта, и точки не стало.
Серый, Серёга из Самары, заступивший на утреннее охранение как раз на вершину, так и отдал господу душу, не успев их предупредить. А ведь стреляный был, матёрый... Не первая точка, не первый ход...
«Духов» тех старлей уложил. Раненый, не понимающий что к чему, навскидку опустошил «рожок» в сторону вершины, после отключился...
Сержант, придя в себя, потратил минут тридцать на оказание первой помощи старлею и двум рядовым. С рядовыми было скверно – у обоих осколочные ранения в области живота. Потом отыскал молодого, «химика». Этому осколками и камнями посекло лицо, зацепило шею и грудь. Поняв, что больше ничего сделать не сможет, он бросился искать Серого. Не нашёл. Грязная, вязкая лужа быстро темнеющей алой крови (видать, по артерии резанули), обозначила место, где застали Серого...
Как и почему так случилось – себя не спрашивал. А у кого другого... так ведь и нет никого рядом.
Возвращаясь к раненым, ткнул неподвижных «духов» ножом в горло. Каждого, сильно и без зла. Так, на всякий случай. Рука не дрожала. Стрелять побоялся, хотя после взрыва, эхом отдавшегося по вершинам, бояться шуметь было уже нечего...
Только спустившись к раненым, он почувствовал, как его бьёт дрожь, а спина покрыта холодным потом...

– Единственно, и, похоже, последнее, что могу сделать, так это дотащить вас, пацаны... Так что не обессудьте, будет ещё труднее и больнее.
Он затушил окурок, осмотрел их, прикидывая – кого взвалить первым. Решил старлея. Он тяжелее солдат, и пока силы хоть чуть-чуть восстановлены, следует первым тащить его...

***
...Солидный мужчина нервничает.
Для него в этой жизни было мало что невозможно. И он никогда не предполагал, что в мире, где всему есть цена – дело лишь в сумме, возврат услуги (он предпочитает думать об этом именно как о ВОЗВРАТЕ услуги), покажется ему невыносимо тяжёлым бременем.
Наличие и количество финансов при решении данной проблемы для него особой роли не играют. Конечно, финансы помогут устроить всё так, как надо, но...
Почему же так муторно на душе и что-то свербит нехорошо в груди?

Распоряжение его людям кажется донельзя странным и абсурдным. Пятидесятилитровая канистра масла?!
Но не находится способных возразить. На все вопросы они получают один ответ – его тяжёлый взгляд...

...Всё исполняется с педантичной аккуратностью. Финансовая основа столь скрупулезного решения вопроса встаёт солидному мужчине в один миллион рублей. Сумма, не бог весь какая (для него то!), для того, что бы определённые люди потом, при разбирательстве, никому не задавали неудобные вопросы.
Но при этом он почему-то странно долго не может поставить свою подпись на чеке. Всё смотрит куда-то сквозь всех, окруживших его стол, смотрит...

***
...Солнце клонило к закату. Жара спадала, уступая прохладе, грозившей ночью неприятностями. Разница между дневной и ночной температурой в это время года в этих местах иногда доходила до двадцати градусов. Перепад, способный уложить не только явного гипертоника, но если имеется потеря крови, то и с молодым, здоровым сердцем – не всегда выдержать…
Сержант поужинал – два сухаря и пять глотков воды (в рейды сухпайки не брали, даже если шли на трое суток, предпочитая «загрузить» себя боезапасом – спаренными «рожками», перемотанными изолетной, гранатами…).
Очередной раз осмотрел раны. Шприц в нагрудном кармане буквально жёг сквозь ткань грудь.
Последние два отрезка раненых в живот рядовых пришлось нести на руках. Потому что на очередном минутном привале со злым остервенением понял – куртка липнет к спине не от пота…
Он решил не ночевать. Долгая остановка, и ночная прохлада довершит дело – они не выживут. А два-три часа пути – и спасение станет ближе.
Пусть призрачно и наверняка напрасно. Но это всё, и последнее, что он может сделать. Главное, не сидеть и безвольно ждать…

***
Он не гонит по городу. Выбирает маршрут по наиболее пустынным улицам, не нарушая, как привык, скоростной режим.
Обезболивающее действует. Врач, как и много раз до этого, выписал то, что надо – в голове успокаивающая пустота.
Мотор чоппера работает с характерным звуком. Из окружающих звуков – этот приятнее всех.

…Он ожидает воспоминаний – они должны нахлынуть, утопить его в именах и лицах. Но вспоминается пока что лишь одно: в начале девяностых, потеряв очередную работу и решив покинуть очередной город, он вдруг оказался на мели… Пришлось собственную кровь менять на бензин. В прямом смысле. 400 миллилитров красной жидкости, сданные в пункте переливания крови, обернулись несколькими литрами бензина в баке его чоппера, одним чебуреком, который он тут же съел, и пачкой лёгкого «Кэмела»…

…Он едет в сторону заката. На выезде из города подаёт два коротких световых сигнала встречным машинам, и набирает скорость…

…Ночь, дорога, ветер в лицо…
Запах леса, обступившего трассу с обеих сторон, скрывая опасные повороты зелёной стеною…

…Он закрывает глаза, отпускает руль. И раскинув руки, несётся в никуда… Он не думает о конечном пункте своей поездки… его не существует…

***
…Он не понимает, что лишь двое живы… другие мертвы, – думает аксакал из кишлака, жители которого, по всем данным, лояльны к войскам ограниченного контингента…
…Но он знал. Нагрудный карман его куртки пуст…
– Что мог… последнее… – Шепчет сержант.
Словно издалека, сквозь хрип, пришёл голос старлея с раскосыми жёлтыми глазами:
– Я не забуду…
Привалившись спиной к стене духана, сержант закрывает глаза, и переноситься на пустынную ночную дорогу, по которой мчит на чоппере незнакомый ещё ему мужчина лет сорока, в бандане, в кожаной косухе.… Мчит, не держа руль, раскинув руки навстречу ветру…

***
… пятьдесят литров масла, разлитые на резком повороте на асфальт – дело обычное, решают гаишники, задавленные желанием начальства поскорее закрыть это дело. Кому-то в городе не очень хочется выяснять все подробности…
Несчастный случай, и нечего тут думать…